Адамович "13 золотых унитазов"

3 (Африканская рабыня) Сокровища Геринга

4 (Два гения) Драма Страдивари

5 (Иуда Искариот)

(Разное)

Вектор

***
А по реке бежит волна,
Как по моей щеке слеза.

***

Трибог мой. Пращур мой.
Ничего не прошу, ни очем не спрашиваю. Иду по пути предопределенным тобой, как малое дитя за своими родителями. И благо мне. Метущийся дух затихает, Душа успокаивается, ибо душа моя - это свет глаз твоих. Не для меня одного свет тот, не одного меня ласкает он. Ибо великое не может вместится в одной душе, как “все сотворенное, не может войти в расторгнутый ум!”. Чувствуйте это, ибо лишь это умеете, ибо тайна та велика есть”.

Формулы

Человек без культуры, что вилка в тарелке супа — вещи полезные, но гармонии нет.

Слава ждет моей смерти?...или...

Страна покрыта чешуей субкультур.

Открыта,
пастенка кровавая...
И муха –– жертва,
Забив крылом
в последнем содроганье,
–– И кровью
затуманились глаза.

Разное

***

Воробьиный рай изгадила ворона и не то что бы имела что-то против него, а так просто, справила нужду, а он не успел увернуться, увлёкся хлебным местом. Помёт полностью накрыл его, от клюва до кончика хвоста, испачкал каждое пёрышко, включая подшерсток, мало того, пока он лежал поверженным, помёт подсох, превратив его в изваяние, которое так дурно пахло, что даже кошка, проходя мимо, посторонилась боком, да как-то неудачно, так что лапы её заплелись, и она чуть не рухнула. Он с большим трудом, отталкиваясь одной лапкой, потому что другая прилипла к грудке, дотащился до спасительной лужи и долго, долго отмыкал в ней, прося у господа пощады и замаливая свои птичьи грехи. Потом, правда, он утверждал, что героически защищал хлебное место, пожертвовал собой ради воробьиного рая. Ему некоторые даже поверили, но отмыться от гадкого запаха он так и не смог, до конца своей, в общем-то, благополучной жизни.

***
Туча чёрной кляксой разместилась за храмом, дорисовывая его силуэт на угасающем небе земляными красками до громадной нахохлившейся птицы, устало сложившей крылья. С неба повеяло сыростью. Храм угрюмо молчал, не находя ответов на свои же вопросы: Зачем я здесь, среди чужого народа? Что им от меня надо? И хочу ли я быть здесь?

***

В темном углу стоял тринадцатый. Мерцал мощный золотой торс, каждая линия которого была наполнена уверенностью и достоинством. Крышку открыли. В унитазе лежала голова президента, широкие золотые края обрамляли ее, как нимб на иконе.

***

Губы расползлись по голове, Руки, размахивая каракулями растопыренных пальцев, переплелись с волосами, превратившись в ржавую арматуру с проросшими хилыми цветочками фиолетовых ногтей. Ступни подтянулись к носу, пальцы ног растопырились гребенкой зубов, жестко прикрепляя к лицу глазные яблоки с червоточинами зрачков. Всё слилось в упоительном экстазе безумия, а затем в той же степени упоительного экстаза благодарности.

***

Луч света исходил сверху, постепенно ссужаясь и усиливаясь и, наконец, сконцентрировавши всю яркость на острие, в виде лица: с глазами, носом, губами и подбородком, лоб которого растекался на всю высоту луча, замер. Неожиданно вокруг глаз вспыхнул светящийся шар, который сместился вниз, и внутри коего возникли шея, плечи, грудь, руки. Шар был большим и полупрозрачным, казалось, что из него бьёт луч света, постепенно растворяющегося в чёрной бесконечности, хотя всё было, как раз, наоборот.

***

И когда возникли из небытия перед его взором Саломея с отсечённой головой на золотом блюде и Юдифь с мечём в руках на острие с головой Олоферна, он сказал: «Сестра моя Саломея и прапрабабка моя Юдифь, я недостоин находиться межу вами…», но они лишь молча переглянулись и улыбки прикрыли их глаза.

***

Затаилася обида
Между рёбер у хребта,
Сжавши зубы, зло шепча
Непонятные слова…
Лишь под утро, ночь спустя,
Полусонные глаза
Разглядели палача.

***

Кисть живописца щекочет мне горло,
стиснулись зубы в коварном узоре
Нёбо дрожало в беззвучном укоре,
О горе мне горе…

Принцессы музея мещанской культуры
Прикрыли ресницы в лукавом прищуре
Улыбка пьянила капризные губы,
А губы шептали – какое мы чудо.

***